Рыбный!
Согласен. В Осташкове догадывались, что происходит на острове Городомля что-то необычное, но только в общих чертах.
Тор!
Читаю. Производит сильное впечатление. Хорошо, что это издано без коментариев. Только факты.
Друзья!
Обсудим статью?
Работая над главой, я попытался к обычному в таких случаях описанию, как бы присоеденить личные эмоции. Как это у меня получилось судить не мне. Описываемые события происходили в 2004 году во время поиска в Тверских и Новгородских лесах летописного креста, до которого дошли в 1238 году монголы.
Николай Борода.
Отрывок из книги «Иго»
В один из таких моментов лучший друг всех монахов РСФСР и беллетрист по совместительству товарищ Силкин и предложил мне сгонять на речку Сосницу.
***
Бог мой! Какими мы, однако, бываем неразумными людьми.
Очень часто, мы сами себя напрасно лишаем редких моментов общения с природой, под предлогом того, что нам, мол, некогда, что у нас, дескать, воз нерешенных проблем. Неразумные люди. Чего творим? Точно вам говорю, никакой книги о Селигере не было бы написано, если бы ангел хранитель не спровадил нас на эту лесную речку!
Какая красота открылась мне! С каким душевным упоением я впитывал в себя то, что видел. Какая там работа над книгой!? К черту работу! В задницу ее!!!
В глубокой лощине, зажатая лесистыми зелеными холмами, далеко внизу куражилась, озорничала и плескалась радужными брызгами дивная река. По ее руслу рука Творца рассыпала массу величественных полукруглых валунов, за которыми чистая задорная водица крутилась мощными завихрениями, поднимая со дна крупный золотой песок. Я физически ощущал, как из заскорузлых извилин хлынула вся моя никотиновая суматоха. Весь этот мысленный дрязг, отягощавший голову последние месяцы, словно стая паршивых уродов, одетых в грязные лохмотья, разбегался от меня на все четыре стороны и тут же уничтожался божественными лучами все очищающего раскаленного солнца, освобождая место совсем другим мыслям, делам и поступкам.
Я не стесняюсь. Я вообще-то не стеснительный! Мне захотелось петь, орать и скакать, что, собственно, я и проделал на глазах пораженного Евгения Васильевича, раз и навсегда понявшего, что со мной в разведку ходить – себе дороже.
Со склона одного из холмов вся речка лежала передо мной как на ладони. Петляя и шарахаясь из стороны в сторону, живая вода с силой ударяла то в древнее подножие одного холма, то другого, и подмытые берега, не выдержав такого наступления, оседали в ее русло вместе с соснами, елями и березами. Обрушенные природой в живописное русло деревья, тормозили ток воды и она, местами, укрощенная до следующего паводка, казалась абсолютно недвижимой, точно агатовое зеркало в деревянной раме. В этом волшебном зеркале отражалась и тысячекратно усиливалась вся красота окружающего мира, весь его смысл и очарование. Можно было неотрывно взирать на эту картину, пребывая в состоянии неразумного ребенка, который только-только начал осмысливать этот многосторонний дивный мир.
Казалось бы, что странного в этой реке? Что тут такого, чего нет в иных местах? Ну, сосны. Ну, обрывистые берега. Ну, валуны и перекаты. Что тут такого? А дай кому-нибудь другому все это порознь и попроси так разместить, чтобы вышло красиво, и… ни черта не выйдет! Не получится, как не надрывайся! Значит, кто-то это устроил!? Значит, не случайно сотворен мир, а с умыслом, с великой целью.
Спускаясь к реке с крутого холма, я случайно зацепился ногой за корень сосны и рыбкой нырнул под светло-зеленую крышу разогретого на солнце папоротника. На плотной, присыпанной сухими иголками земле, прямо перед моим любопытным носом, между редких земляничных кустиков росли три белых гриба. Вид у них был насупленный и очень сосредоточенный. Еще бы. Их крепкое белое тело до такой степени раздулось вширь, что, не выдержав внутреннего давления, они треснули вдоль толстенных ножек. Я немного приподнял голову и обомлел. Чуть дальше тоже росли тугие боровые пупсы: большие, маленькие, средненькие, разные. Тьма грибов!
У белого воинства, гордо захватившего плацдарм под папоротником, шляпки были разных оттенков, от почти белого у карапузов, до малиново-коричневого у престарелых генералов, и всяк из них постарался украсить свой головной убор подручными средствами; кто сосновой веточкой, кто листочком, кто травкой, а кто и пером рябчика. Красота неимоверная, нетленная, вечная, незабвенная. Ой, как же здорово! Природная икона! Сказка! Сладкий мираж! Глоток воздуха для утопающего! Вот какое чудесное чувство разлилось в прокуренной моей, грешной душонке.
И блаженно встрепенулось сердечко мое.
О, слава Тебе Триединый Повелитель грибов-боровиков, чернушек, волнушек, сыроежек, птиц-рябчиков, всех вообще растений и душ человеческих! Благодарю и Тебя, и сына Твоего, и Духа, и всех слуг Твоих: Ангелов, Архангелов и прочих Херувимов с Серафимами. Эх, да чего уж там! И Матерь Божью Пресвятую Деву Марию, и всех святых Подвижников Твоих благодарю за такую красоту и такое диво. Всем я благодарен! У всех в долгу неоплатном! О, Боже, сжалься! Не рви заскорузлое, никотиновое сердце мое!
Помилуй мя, Боже!
- Женя, тут прорва грибов! – сипло взвыл я из-под папоротника.
- Коля, брось! Здесь их тоже полно, – отозвался Евгений Васильевич от реки. – Валяй сюда!
С охапкой разнокалиберных, плотных и ядреных белых, я вприпрыжку спустился с холма на берег быстрой речки.
Прикрыв листьями лапуха грибы, и, сбросив ненавистную обувь, я ступил на прибрежный золотой песок и от неожиданности вскрикнул. Раскаленные на огненном солнце кварцевые осколочки жгли избалованные подошвы ног так сильно, что пришлось поочередно скакать то на правой, то на левой ноге, сопровождая этот безумный ритуальный танец обезьяньими ужимками и дикими, короткими вскриками.
От реки пахнуло неизъяснимой свежестью и какой-то спасительной легкостью, как будто в песчано-каменистом русле струилась не обыкновенная, а живая, святая вода, способная уставшего – сделать бодрым, угрюмого – веселым и, почему бы и нет, тупого – умным.
Последняя мысль мне явно приглянулась и, мгновенно стянув портки, с воплем: «А-а-а!», я ухнул «бомбочкой» с шершавой горбушки огромного, раскаленного на солнце валуна в холодную быструю речку, набираться бодрости, веселости, и не помню чего еще.
Прохладой обожгло разогретое тело и, немного притерпевшись, я с блаженством начал плескаться в живых струях. Мелькая бледной задницей, я с великим удовольствием кувыркался через голову, фырчал, и истошно орал невыносимо глупые вещи типа: «А чичас я, Жека, бомбочкой! А чичас, вот, через голову! А вот так ты можешь!? А так!?»
Евгений Васильевич стоически сносил все мои «выкрутасы» и с исключительно озабоченным лицом наблюдал за разгулом полоумного «сочиняки», видимо думая: «Господи, с кем это я, неразумный, книгу собрался писать?» Наконец не выдержал, плюнул на все, стянул штаны, и, с криком: «По-одлецы, немцы!», поджав плечи, ежась, и, прикрыв руками (впрочем, какая разница, что он прикрывал руками), начал медленно заходить в студеную чистую речку до тех пор, пока я не брызнул в него холодной водой.
- У-у-убью!!! – дико заорал он, и с круглыми, бешено выпяченными глазами, сиганул в моем направлении.
- Сочинителя мочат! – тонко взвизгнул я и в страхе нырнул в сильный водоворот за валуном.
***
Как неугомонный проказливый ребенок, вдруг, посреди наивысшего восторга, бездыханно падает на подушку и спит, так, порой, приходит она – черноглазая колдунья ночь.
Сразу и бесповоротно.
Еще мгновение назад радужные солнечные блики, отразившись от беспокойной волны, легко и весело игрались в прибрежной листве, как вдруг откуда-то нежданно повеяло прохладой и все поменялось на глазах. Лесной неугомонный шум стих, краски приобрели мягкие тона, и вот уже небо сбросило нарядный вечерний багрянец, готовясь погрузиться в непроглядную бархатную тьму.
Наконец неподалеку всхлипнула печальная птица, и воцарилась глухая летняя ночь. В одну минуту. Мгновенно. Безвозвратно. Волшебно.
Тишина.
Какая звездная тишина!
Ох, как же все продумано!
Не шелохнется лист дерева, не крикнет птица. Кажется, даже шумная веселая река придремала в своем каменном ложе в ожидании восхода рыжего солнца.
Все в миг уснуло.
Синие язычки пламени с ленцой и дремой облизывали сосновые головешки ночного костра и, лишь изредка раздавался громкий хлопок. Костер, ожив на миг, выбрасывал в бездонно-черное небо кружащуюся россыпь жарких радостных мотыльков, которые, подхватываясь теплым воздушным течением, уносились куда-то в ночное небытие, а, может быть, присоединялись к звездам.
Ночная сказка кривилась, растворялась и колыхалась в струях горячего воздуха. Все казалось нереальным, загадочным, таинственным; и слегка освещенные костром стволы сосен, и моренный неровный валун с серой щербатой поверхностью, и мокрая речная коряга, и осыпанная лунными бриллиантами река – все дивно, чудно, странно, волшебно.
Легкий, трепетный свет костра придавал маленькому уголку Валдайских гор какое-то оккультное очарование, когда не хочется говорить, мыслить, а хочется только бездумно таращить глаза на ленивые языки пламени и благодушно дремать, дремать, дре…
Глава имеет продолжение.
Путеводители и рыболовная литература
- Автор
- Сообщение
-
Не в сети
- Участник
- Сообщения: 32
- Зарегистрирован: 05 апр 2006, 11:40
- Откуда: Новосибирск
-
Не в сети
- Постоянный участник
- Сообщения: 62
- Зарегистрирован: 17 апр 2006, 11:44
Kop!
Честное слово не понял смысл вашей фразы. Все так плохо, что и говорить не о чем? Или наоборот? Поверьте, я правда не понял того, что вы хотели сказать. Поясните пожалуйста. С нетерпением жду ответа. Дело в том, что этот текст еще никогда не обсуждался и я на самом деле не знаю хорошо написано или плохо. Я действительно не кривлю душой.
Книга "Иго" Продолжение главы.
Легкий, трепетный свет костра придавал маленькому уголку Валдайских гор какое-то оккультное очарование, когда не хочется говорить, мыслить, а хочется только бездумно таращить глаза на ленивые языки пламени и благодушно дремать, дремать, дре…
Вымазанный чем-то красным по самые уши, Евгений Васильевич вожделенно догрызал кость и удовлетворенно поглядывал на тощую, жалкую шкурку, висевшую чуть поодаль на ветке сосны. У Силкина из нагрудного кармана выглядывали очки. Мои очки!
- Тоже мне, сочиняка! А чичас я, Жека, бомбочкой! А чичас вот через голову! А так ты можешь? – дразнился он. – А вот так… слабо? – неизвестно кого сурово спросил Евгений Васильевич и, не дождавшись ответа, запустил берцовую кость с приличным куском недоеденного мяса на противоположный берег реки.
- Не надо было брызгаться холодной водой! – прокричал он куда-то в черный, таинственный лес, после чего одним движением руки отер губы и сытно икнул.
Ой! Простите! Кажется, я, все-таки, задремал. Ну что же? Случается. День-то какой насыщенный выдался.
Любитель писательского мяска, слава Богу, колдовал над котелком, в котором побулькивала удивительно ароматная уха из хариусов и форелей,6 добытых на вечерней зорьке. Он поглядывал в сонно кипящую воду, и что-то брюзжал себе под нос. Обрывок фразы, наконец-то дошел до моего притупленного сознания:
- …нахлобучат туда помидоров, чеснока, укропа, манки, пшена, и чванливо величают это пойло ухой, а у самих даже основного компонента к ухе нет.
- Какого компонента? – по инерции спросил я, вновь задремывая, и тотчас пожалел об этом.
Повар перестал класть в котелок крупные чистые куски рыбы и с таким изумлением посмотрел на меня, что мне стало стыдно за свою опрометчивость. Но Женя, с заметным торжеством, все же изрек:
- Федорыч, как, по-твоему, чем же отличается рыбный суп от ухи?
- Да, понял я, понял.
- А раз понял, чего тогда ждешь? Открывай! Рыба больше двух минут вариться не должна. Уха, считай, готова,7 – сказал он, опуская в кипящую воду последний кусок форели.
Вывинчивая винтовую пробку «основному компоненту ухи», я вспомнил о том, как пару часов назад, на вечерней зорьке, мы ловили рыбу, и улыбнулся.
Как оказалось, неширокая, зажатая между зелеными лесистыми холмами река, таила в своих глубинах истинное чудо среднерусской природы. В ее быстрых струях жила красавица форель и ее дальний родственник хариус. Как сказал мне Евгений Васильевич, больше никакой рыбы на этом участке реки нет. Впрочем, мне было ясно почему. Сосница прорезает гряду Валдайских гор и резво сбегает по каменисто-песчаному руслу с такой силой, что в половодье сносит все, что встречается на ее пути. Полноводной плутовке в весенние месяцы становится тесно в лесном ущелье, и она со страшной силой сокрушает любые преграды. Ей ничего не стоит обрушить часть берега, бесследно растрепать лесной прошлогодний завал. Даже сейчас, в межень, не во всяких местах возьмешься ее переходить. Сильное течение на перекатах сносит с ног любого легкомысленного путешественника рискнувшего воспользоваться мелководьем и перебраться с берега на берег. Ловить карасей или карпов в такой реке может только человек ничего непонимающий в рыбалке. Но все-таки я ожидал, что хотя бы елец или голавль разнообразят нашу уху. Ничего подобного. За годы и годы рыбной ловли на этом участке Женя не ловил ничего, кроме форелей и хариусов, которые, возрадовавшись тому, что в реке нет их главного врага щуки, чувствуют себя там полными заправилами. Более того, труднодоступность этих мест привела к тому, что люди на отдельных ее участках встречаются значительно реже, чем медведи.8 По крайней мере, мы не один раз видели на берегу следы царя среднерусских лесов, а вот следы человека нам так и не встретились. Одним словом, глухие, нехоженые, ошеломляюще красивые, рыбные места.
Ловля форели – трудное дело. Дело в том, что река мелководна и лишь в очень немногих местах глубина приближается к полутора метрам. За 70 тысяч лет существования реки Сосницы еще никому не удалось в ней утонуть, даже по пьяному делу. Самоубийца с камнем на шее будет бродить по руслу часами, выискивая подходящую глубину и оглашая округу матюгами и проклятьями, но утопиться, друзья, не сможет. Точно вам говорю. В лучшем случае он погибнет от тоски и переохлаждения, если не поймет, что повеситься много проще. При таком мелководье осторожная форель, если не соблюдать тишины и маскировки, ни за что не возьмет блесну.
Чтобы обловить приглянувшийся нам омуток, мы подбирались к нему потихоньку, на четвереньках, сильно вытягивая шеи. Со стороны мы были похожи на двух алчных, но осторожных собак. Полкан крался впереди, со спиннингом в зубах; я, подавляя в себе смех, за ним. Результатом нашей «партизанской деятельности» явились три пойманные форели, одна из которых потянула граммов на 800, и три не очень больших хариуса. Вот они-то и варились теперь в котелке, вызывая у нас обильный Павловский рефлекс.
Вот тогда-то, на берегу живой лесной речушки, под бездонным звездным небом, среди придремавших Валдайских холмов, под огненную ушицу и горькую рюмочку, и пришла основная мысль о том, как писать нашу многострадальную книгу. Совместная работа теперь виделась совершенно в другом свете и совсем не так, как первоначально планировалось. О чем мы думали все эти пять бесплодных месяцев? Почему основная идея не могла придти в голову раньше? А вот не могла! И не пришла бы в нашу общую тупую башку никогда, если бы не Сосница!
Я раз и навсегда влюбился в эту изящную переменчивую речку. Влюбился так, как порою в ранней юности влюбляешься в озорную ветряную женщину тридцати годков от роду. Сучка давно состарилась, страдает от целлюлита, одышки, наверняка, курва, храпит и потеет по ночам, а память об этом событии не затухает и в греховных мыслях, а иногда и снах, она до конца жизни останется молодой, озорной и сексапильной лошадкой. Хоть сейчас запрягай и… прямым ходом на сеновал! Так, видимо, получится и с Сосницей. Ой! Нет! Вы не подумайте чего плохого. Хи-хи. Я, конечно же, не ангел, но не настолько же развратен. Это же все-таки речка. Я, вообще-то, другое имел ввиду. Просто… ё моё, чего же я написал-то? Без ножа себя зарезал. Я имел ввиду другое! А, чего другое, хи-хи, вот уж и не помню. Вы не знаете, как из этого дерьма выкручиваться? Что теперь де… А! Вот чего я хотел сказать. Я хотел сказать, что всегда буду помнить эту чудесную речку, как озорную, молодую и необузданную, и иного мне не дано. Ну, слава Богу! Вроде выкрутился. Вот ведь дубина! Скажет, как в лу… Впрочем, не важно.
Как мы работали! Боже, как работали! За 30 дней было написано все, что можно было написать. Двести с лишним страниц за месяц! Еще один Мировой рекорд в скорости написания книг! Клавиатура дымилась от такой нечеловеческой нагрузки!
Евгений Васильевич, наконец, определился в своем литературном призвании. Писательство – занятие для несерьезных людей, решил он. Поэтому поверх полковничьих погон был срочно надет строгий мундир цензора. Мундир пришелся впору и Е. В. мгновенно почувствовал себя на службе, то есть в среде знакомой и предсказуемой. «Отчего не служить?» – думал он, как один из героев Н. Лескова, – «На службе нашего брата любят, на службе деньги имеешь; на службе влияние у тебя есть – не то что там, в этой литературе. Там еще дарования спрашивают, а тут дарования даже вредят, и их не любят… В России сила на службе, а не в творческих мастерских. Это баловство, а на службе я настоящему делу служу».
Возможно, Женя так и думал, а еще, вполне возможно, что я ошибаюсь, и он вообще так не думал, а все это мне только померещилось. А, впрочем, как это померещилось? Как это? Ведь это он – армейский инквизитор, воззрился на меня, как комдив на дезертира, в ожидании первых строк оправдательного рапорта. Он! А кто же еще! Ведь это он, не стесняясь меня, потирал ладони. Представляете? Потирал, подлец, ладони! Он! Е. В. Силкин! Я точно это помню.
И мне впервые стало страшно.
Тогда же, краешком сердца, я почувствовал в Евгении скрытого, коварного вражину, способного испоганить, тихую мою, скромную, лентяйскую жизнь.
- Что это такое!? Куда это годится? Глава ни к черту не годна! Все надо переделать! Не-за-мед-ли-тель-но!!! – рычал он, остервенело потрясая ворохом свежеотпечатанных бумаг, чем вызывал у меня корявые душевные спазмы и приступы тихой ненависти к своему духовному кровопийце-соавтору.
Я безнадежно огрызался, бурчал, но удалял целые главы, и, на их место в один день приходили другие, без всякой гарантии, что и они пройдут невыносимо строгую цензуру.
Одним словом, с Божьей помощью, со смехом, шутками, моими междустрочными матюгами, и с бесценной информационной поддержкой Евгения Васильевича, была, наконец, написана книга о Селигере, которая позже получила диплом от комитета по курортам, туризму и международным связям, как лучшая книга в области туризма.
Глава имеет продолжение
Честное слово не понял смысл вашей фразы. Все так плохо, что и говорить не о чем? Или наоборот? Поверьте, я правда не понял того, что вы хотели сказать. Поясните пожалуйста. С нетерпением жду ответа. Дело в том, что этот текст еще никогда не обсуждался и я на самом деле не знаю хорошо написано или плохо. Я действительно не кривлю душой.
Книга "Иго" Продолжение главы.
Легкий, трепетный свет костра придавал маленькому уголку Валдайских гор какое-то оккультное очарование, когда не хочется говорить, мыслить, а хочется только бездумно таращить глаза на ленивые языки пламени и благодушно дремать, дремать, дре…
Вымазанный чем-то красным по самые уши, Евгений Васильевич вожделенно догрызал кость и удовлетворенно поглядывал на тощую, жалкую шкурку, висевшую чуть поодаль на ветке сосны. У Силкина из нагрудного кармана выглядывали очки. Мои очки!
- Тоже мне, сочиняка! А чичас я, Жека, бомбочкой! А чичас вот через голову! А так ты можешь? – дразнился он. – А вот так… слабо? – неизвестно кого сурово спросил Евгений Васильевич и, не дождавшись ответа, запустил берцовую кость с приличным куском недоеденного мяса на противоположный берег реки.
- Не надо было брызгаться холодной водой! – прокричал он куда-то в черный, таинственный лес, после чего одним движением руки отер губы и сытно икнул.
Ой! Простите! Кажется, я, все-таки, задремал. Ну что же? Случается. День-то какой насыщенный выдался.
Любитель писательского мяска, слава Богу, колдовал над котелком, в котором побулькивала удивительно ароматная уха из хариусов и форелей,6 добытых на вечерней зорьке. Он поглядывал в сонно кипящую воду, и что-то брюзжал себе под нос. Обрывок фразы, наконец-то дошел до моего притупленного сознания:
- …нахлобучат туда помидоров, чеснока, укропа, манки, пшена, и чванливо величают это пойло ухой, а у самих даже основного компонента к ухе нет.
- Какого компонента? – по инерции спросил я, вновь задремывая, и тотчас пожалел об этом.
Повар перестал класть в котелок крупные чистые куски рыбы и с таким изумлением посмотрел на меня, что мне стало стыдно за свою опрометчивость. Но Женя, с заметным торжеством, все же изрек:
- Федорыч, как, по-твоему, чем же отличается рыбный суп от ухи?
- Да, понял я, понял.
- А раз понял, чего тогда ждешь? Открывай! Рыба больше двух минут вариться не должна. Уха, считай, готова,7 – сказал он, опуская в кипящую воду последний кусок форели.
Вывинчивая винтовую пробку «основному компоненту ухи», я вспомнил о том, как пару часов назад, на вечерней зорьке, мы ловили рыбу, и улыбнулся.
Как оказалось, неширокая, зажатая между зелеными лесистыми холмами река, таила в своих глубинах истинное чудо среднерусской природы. В ее быстрых струях жила красавица форель и ее дальний родственник хариус. Как сказал мне Евгений Васильевич, больше никакой рыбы на этом участке реки нет. Впрочем, мне было ясно почему. Сосница прорезает гряду Валдайских гор и резво сбегает по каменисто-песчаному руслу с такой силой, что в половодье сносит все, что встречается на ее пути. Полноводной плутовке в весенние месяцы становится тесно в лесном ущелье, и она со страшной силой сокрушает любые преграды. Ей ничего не стоит обрушить часть берега, бесследно растрепать лесной прошлогодний завал. Даже сейчас, в межень, не во всяких местах возьмешься ее переходить. Сильное течение на перекатах сносит с ног любого легкомысленного путешественника рискнувшего воспользоваться мелководьем и перебраться с берега на берег. Ловить карасей или карпов в такой реке может только человек ничего непонимающий в рыбалке. Но все-таки я ожидал, что хотя бы елец или голавль разнообразят нашу уху. Ничего подобного. За годы и годы рыбной ловли на этом участке Женя не ловил ничего, кроме форелей и хариусов, которые, возрадовавшись тому, что в реке нет их главного врага щуки, чувствуют себя там полными заправилами. Более того, труднодоступность этих мест привела к тому, что люди на отдельных ее участках встречаются значительно реже, чем медведи.8 По крайней мере, мы не один раз видели на берегу следы царя среднерусских лесов, а вот следы человека нам так и не встретились. Одним словом, глухие, нехоженые, ошеломляюще красивые, рыбные места.
Ловля форели – трудное дело. Дело в том, что река мелководна и лишь в очень немногих местах глубина приближается к полутора метрам. За 70 тысяч лет существования реки Сосницы еще никому не удалось в ней утонуть, даже по пьяному делу. Самоубийца с камнем на шее будет бродить по руслу часами, выискивая подходящую глубину и оглашая округу матюгами и проклятьями, но утопиться, друзья, не сможет. Точно вам говорю. В лучшем случае он погибнет от тоски и переохлаждения, если не поймет, что повеситься много проще. При таком мелководье осторожная форель, если не соблюдать тишины и маскировки, ни за что не возьмет блесну.
Чтобы обловить приглянувшийся нам омуток, мы подбирались к нему потихоньку, на четвереньках, сильно вытягивая шеи. Со стороны мы были похожи на двух алчных, но осторожных собак. Полкан крался впереди, со спиннингом в зубах; я, подавляя в себе смех, за ним. Результатом нашей «партизанской деятельности» явились три пойманные форели, одна из которых потянула граммов на 800, и три не очень больших хариуса. Вот они-то и варились теперь в котелке, вызывая у нас обильный Павловский рефлекс.
Вот тогда-то, на берегу живой лесной речушки, под бездонным звездным небом, среди придремавших Валдайских холмов, под огненную ушицу и горькую рюмочку, и пришла основная мысль о том, как писать нашу многострадальную книгу. Совместная работа теперь виделась совершенно в другом свете и совсем не так, как первоначально планировалось. О чем мы думали все эти пять бесплодных месяцев? Почему основная идея не могла придти в голову раньше? А вот не могла! И не пришла бы в нашу общую тупую башку никогда, если бы не Сосница!
Я раз и навсегда влюбился в эту изящную переменчивую речку. Влюбился так, как порою в ранней юности влюбляешься в озорную ветряную женщину тридцати годков от роду. Сучка давно состарилась, страдает от целлюлита, одышки, наверняка, курва, храпит и потеет по ночам, а память об этом событии не затухает и в греховных мыслях, а иногда и снах, она до конца жизни останется молодой, озорной и сексапильной лошадкой. Хоть сейчас запрягай и… прямым ходом на сеновал! Так, видимо, получится и с Сосницей. Ой! Нет! Вы не подумайте чего плохого. Хи-хи. Я, конечно же, не ангел, но не настолько же развратен. Это же все-таки речка. Я, вообще-то, другое имел ввиду. Просто… ё моё, чего же я написал-то? Без ножа себя зарезал. Я имел ввиду другое! А, чего другое, хи-хи, вот уж и не помню. Вы не знаете, как из этого дерьма выкручиваться? Что теперь де… А! Вот чего я хотел сказать. Я хотел сказать, что всегда буду помнить эту чудесную речку, как озорную, молодую и необузданную, и иного мне не дано. Ну, слава Богу! Вроде выкрутился. Вот ведь дубина! Скажет, как в лу… Впрочем, не важно.
Как мы работали! Боже, как работали! За 30 дней было написано все, что можно было написать. Двести с лишним страниц за месяц! Еще один Мировой рекорд в скорости написания книг! Клавиатура дымилась от такой нечеловеческой нагрузки!
Евгений Васильевич, наконец, определился в своем литературном призвании. Писательство – занятие для несерьезных людей, решил он. Поэтому поверх полковничьих погон был срочно надет строгий мундир цензора. Мундир пришелся впору и Е. В. мгновенно почувствовал себя на службе, то есть в среде знакомой и предсказуемой. «Отчего не служить?» – думал он, как один из героев Н. Лескова, – «На службе нашего брата любят, на службе деньги имеешь; на службе влияние у тебя есть – не то что там, в этой литературе. Там еще дарования спрашивают, а тут дарования даже вредят, и их не любят… В России сила на службе, а не в творческих мастерских. Это баловство, а на службе я настоящему делу служу».
Возможно, Женя так и думал, а еще, вполне возможно, что я ошибаюсь, и он вообще так не думал, а все это мне только померещилось. А, впрочем, как это померещилось? Как это? Ведь это он – армейский инквизитор, воззрился на меня, как комдив на дезертира, в ожидании первых строк оправдательного рапорта. Он! А кто же еще! Ведь это он, не стесняясь меня, потирал ладони. Представляете? Потирал, подлец, ладони! Он! Е. В. Силкин! Я точно это помню.
И мне впервые стало страшно.
Тогда же, краешком сердца, я почувствовал в Евгении скрытого, коварного вражину, способного испоганить, тихую мою, скромную, лентяйскую жизнь.
- Что это такое!? Куда это годится? Глава ни к черту не годна! Все надо переделать! Не-за-мед-ли-тель-но!!! – рычал он, остервенело потрясая ворохом свежеотпечатанных бумаг, чем вызывал у меня корявые душевные спазмы и приступы тихой ненависти к своему духовному кровопийце-соавтору.
Я безнадежно огрызался, бурчал, но удалял целые главы, и, на их место в один день приходили другие, без всякой гарантии, что и они пройдут невыносимо строгую цензуру.
Одним словом, с Божьей помощью, со смехом, шутками, моими междустрочными матюгами, и с бесценной информационной поддержкой Евгения Васильевича, была, наконец, написана книга о Селигере, которая позже получила диплом от комитета по курортам, туризму и международным связям, как лучшая книга в области туризма.
Глава имеет продолжение
-
Не в сети
- Гуру форума
- Сообщения: 751
- Зарегистрирован: 04 апр 2006, 16:44
- Откуда: М.О. п.Михнево
Николай, я думаю что кор так выразил свой восторг! Что мол тут еще и обсуждать 
Я кстати присоединяюсь к его мнению, здорово читается, вот только завидки берут.....хоть бы разочек испытать такие ощущения, пожить дикарем недельку вдали от всего. Да разве ж получиться 
Так что хоть почитать! А написано правда отлично. А про самоубийцу- вообще шедевр - всем офисом ржали 
Удачи, и продолжайте нас баловать такими вот главами 
Я кстати присоединяюсь к его мнению, здорово читается, вот только завидки берут.....хоть бы разочек испытать такие ощущения, пожить дикарем недельку вдали от всего. Да разве ж получиться Так что хоть почитать! А написано правда отлично. А про самоубийцу- вообще шедевр - всем офисом ржали Удачи, и продолжайте нас баловать такими вот главами _________________
С уважением,
Евгений
С уважением,
Евгений
-
Не в сети
- Участник
- Сообщения: 32
- Зарегистрирован: 05 апр 2006, 11:40
- Откуда: Новосибирск
Да что ж вы так пугаетесь то тёзка? При ваших ли способностях требовать от собеседника прямой речи!Даже авторский мандраж вас мало извиняет.
Воля ваша, пишу хвалебные пояснения к восторженному отзыву.
Первая часть текста, на которую и последовала моя реплика, воспринимается органично как природное явление, и потому, собственно, обсуждаема быть не может.Что обсуждать в восходе солнца? Им любоваться надо. Отрывок сей подобен вспышке света вдруг выхватившей из темноты картинку и впечатавшей её в мозг, и свет давно погас, а картинка в глазах застряла.
Одно могу вам пожелать: пишите больше и воздастся вам за труды ваши сторицей.
Воля ваша, пишу хвалебные пояснения к восторженному отзыву.
Первая часть текста, на которую и последовала моя реплика, воспринимается органично как природное явление, и потому, собственно, обсуждаема быть не может.Что обсуждать в восходе солнца? Им любоваться надо. Отрывок сей подобен вспышке света вдруг выхватившей из темноты картинку и впечатавшей её в мозг, и свет давно погас, а картинка в глазах застряла.
Одно могу вам пожелать: пишите больше и воздастся вам за труды ваши сторицей.
-
Не в сети
- Постоянный участник
- Сообщения: 62
- Зарегистрирован: 17 апр 2006, 11:44
Это не мандраж!
Окончание главы
Одним словом, с Божьей помощью, со смехом, шутками, моими междустрочными матюгами, и с бесценной информационной поддержкой Евгения Васильевича, была, наконец, написана книга о Селигере, которая позже получила диплом от комитета по курортам, туризму и международным связям, как лучшая книга в области туризма.
- Какое разнообразие полезной информации! Каким исключительно интеллигентным, чистым, тонким и возвышенным языком описана селигерская природа! За этими строками чувствуется высокая и чистая духовность авторов, – говорили нам, пожимая руки.
Евгений Васильевич раздувал щеки. А я лыбился, как полный дебил, и думал: «Во, какую книженцию мы с Женькой с перепугу забубенили! И как же это важно, что духовность у нас оказывается чистая, и, едрена мать, высокая». (Правда я всегда считал, что духовность человеческая не нуждается в прилагательных, а то ведь получается какая-то ерунда, мол, духовность-то у вас, того, не совсем чистая и, однако, низенькая какая-то, маленькая и вонючая. Прости Господи, хрень горбатая у вас, а не духовность! Чувствуете во всем этом какую-то несуразность?)
Глядя на своего величественного товарища, я, на всякий случай, тоже раздул щеки, отчего стал похож на Евгения Васильевича, как брат близнец. Ну просто вылитый Силкин, только в очках и с бородой. Многие подметили это сходство.
Происходящее событие вызывало у меня такую буйную радость и нешуточную гордость* за наш бредовый ракетно-поэтический коллектив, что в сердце моем, уважаемый читатель, разместился целый симфонический оркестр. Виртуальный, сотканный из мыслительных импульсов, дирижер, сверкая белоснежной улыбкой, все поддавал, сволочь, и поддавал жару. А задорные, сияющие музыканты, пилили струны скрипок, контрабасов и виолончелей, дули во флейты, тромбоны, кларнеты, стучали медными тарелками, пританцовывали, и, стервецы, громыхали барабанами так истово, что разом заглушили все известные миру чувства, кроме щенячьей, хлеставшей через край, радости. Во, юшкин кот, как оно все было-то!
К чему, собственно говоря, я клоню. А вот к чему. Дело в том, что в наш чрезмерно насыщенный событиями и делами век, нам, порою, кажется, что мы не имеем права тратить свое драгоценное время на такие пустяшные мелочи, как поездка на природу. Пребывая в заколдованном кругу нескончаемых дел, мы своими собственными руками вгоняем себя в водоворот жизненного однообразия, и пытаемся в этих условиях найти правильное решение собственным проблемам. Когда-то получается, а когда-то и нет. Зачастую верное решение найти так и не удается, и проблемы долгое время отравляют душу.
Ничего в этом мире не бывает зря! Для чего-то были созданы озера и реки, для чего-то шумит ветер в сосновых кронах, для чего-то растут грибы в лесах и рыба плещется в водах. Не просто же так сияет на небе радуга, и цветут лилии. Не просто же так?
Подумай!
Подумай о том, что человек – это единственное существо на земле, способное оценить такую красоту, понять и принять ее.
Значит все это было создано для нас грешных!
Все это создано для того, чтобы в трудные моменты жизни всегда было такое место, где дышится легко и свободно, где на сложные проблемы может найтись простое решение, где отягощенная заботами о хлебе насущном душа, может быть один раз в году, глотнет свежего лесного воздуха и воспрянет к жизни, а мы, зачастую, этого не ценим и этим не пользуемся.
Неразумные люди. Чего творим?
Да что я! Я всего лишь червь земной, мотылек без крылышек, тля незначительная. Меня можно и не слушать. А вот вы послушайте несгибаемого борца за веру, человека умного, прожившего жизнь невыносимо тяжелую. Послушайте, что говорит деревенский священник протопоп Аввакум. Послушайте человека, которого и подкуп царя Алексея Михайловича, и преследования патриарха Никона, и ссылки, и голод, и пытки, не сломили. Сидя голым чуть ли не в земляной яме, во вшах и холоде, он на маленьких листочках бумаги описал историю своей жизни, где, между прочим, есть и такие слова: «А все то у Христа-тово-света наделано для человеков, чтоб, упокояся, хвалу богу воздавал. А человек, суете которой уподобится, дние его, яко сень (тень), преходят; скачет, яко козел; раздувается яко пузырь; гневается, яко рысь; сьесть хощет, яко змея; ржет, зря на чюжую красоту, яко жребя; лукавует, яко бес; насыщаяся довольно, без правила спит; бога не молит; отлагает покаяние на старость и потом исчезает, и не _еем, камо отходит: или во свет ли, или во тму, – день коегождо явит…»
Жизнь так коротка, так ничтожно мала, а мы ее не ценим.
Не гневи Бога, человек! Хоть раз в году отложи свои дела и посмотри в лицо Господу своему.
Ты увидишь синеву неба, простор земли русской!
Ты увидишь чистые реки и голубые озера!
В конце концов, может быть, ты найдешь свой собственный валун, и ухнешь «бомбочкой» в чистые струи лесной реки, и, освеженный живительной прохладой, поймешь, что:
Нет там места злобе и жадности!
Там не надо лицемерить!
Там нечего украсть!
Там некому врать, и не перед кем изворачиваться!
Там не нужно покупать и продавать, делить и умножать!
Всему этому там нет места!
И если ты это поймешь, знай:
ОН КОСНУЛСЯ ТЕБЯ И ЗАГОВОРИЛ С ТОБОЙ!
Ведь как было бы хорошо, если бы до каждого из нас во всей своей силе дошла, наконец, истина, что:
Природа – это естественное откровение Божие!
Это тропка к духовному восхождению человека к Господу! Ведь она, получившая бытие свое от Отца нашего, есть ни что иное, как чудесным образом воплощенная во плоти мысль, указывающая нам путь к спасению грешных душ наших!
Подумай, чего ради ты небо-то коптишь? А?
Окончание главы
Одним словом, с Божьей помощью, со смехом, шутками, моими междустрочными матюгами, и с бесценной информационной поддержкой Евгения Васильевича, была, наконец, написана книга о Селигере, которая позже получила диплом от комитета по курортам, туризму и международным связям, как лучшая книга в области туризма.
- Какое разнообразие полезной информации! Каким исключительно интеллигентным, чистым, тонким и возвышенным языком описана селигерская природа! За этими строками чувствуется высокая и чистая духовность авторов, – говорили нам, пожимая руки.
Евгений Васильевич раздувал щеки. А я лыбился, как полный дебил, и думал: «Во, какую книженцию мы с Женькой с перепугу забубенили! И как же это важно, что духовность у нас оказывается чистая, и, едрена мать, высокая». (Правда я всегда считал, что духовность человеческая не нуждается в прилагательных, а то ведь получается какая-то ерунда, мол, духовность-то у вас, того, не совсем чистая и, однако, низенькая какая-то, маленькая и вонючая. Прости Господи, хрень горбатая у вас, а не духовность! Чувствуете во всем этом какую-то несуразность?)
Глядя на своего величественного товарища, я, на всякий случай, тоже раздул щеки, отчего стал похож на Евгения Васильевича, как брат близнец. Ну просто вылитый Силкин, только в очках и с бородой. Многие подметили это сходство.
Происходящее событие вызывало у меня такую буйную радость и нешуточную гордость* за наш бредовый ракетно-поэтический коллектив, что в сердце моем, уважаемый читатель, разместился целый симфонический оркестр. Виртуальный, сотканный из мыслительных импульсов, дирижер, сверкая белоснежной улыбкой, все поддавал, сволочь, и поддавал жару. А задорные, сияющие музыканты, пилили струны скрипок, контрабасов и виолончелей, дули во флейты, тромбоны, кларнеты, стучали медными тарелками, пританцовывали, и, стервецы, громыхали барабанами так истово, что разом заглушили все известные миру чувства, кроме щенячьей, хлеставшей через край, радости. Во, юшкин кот, как оно все было-то!
К чему, собственно говоря, я клоню. А вот к чему. Дело в том, что в наш чрезмерно насыщенный событиями и делами век, нам, порою, кажется, что мы не имеем права тратить свое драгоценное время на такие пустяшные мелочи, как поездка на природу. Пребывая в заколдованном кругу нескончаемых дел, мы своими собственными руками вгоняем себя в водоворот жизненного однообразия, и пытаемся в этих условиях найти правильное решение собственным проблемам. Когда-то получается, а когда-то и нет. Зачастую верное решение найти так и не удается, и проблемы долгое время отравляют душу.
Ничего в этом мире не бывает зря! Для чего-то были созданы озера и реки, для чего-то шумит ветер в сосновых кронах, для чего-то растут грибы в лесах и рыба плещется в водах. Не просто же так сияет на небе радуга, и цветут лилии. Не просто же так?
Подумай!
Подумай о том, что человек – это единственное существо на земле, способное оценить такую красоту, понять и принять ее.
Значит все это было создано для нас грешных!
Все это создано для того, чтобы в трудные моменты жизни всегда было такое место, где дышится легко и свободно, где на сложные проблемы может найтись простое решение, где отягощенная заботами о хлебе насущном душа, может быть один раз в году, глотнет свежего лесного воздуха и воспрянет к жизни, а мы, зачастую, этого не ценим и этим не пользуемся.
Неразумные люди. Чего творим?
Да что я! Я всего лишь червь земной, мотылек без крылышек, тля незначительная. Меня можно и не слушать. А вот вы послушайте несгибаемого борца за веру, человека умного, прожившего жизнь невыносимо тяжелую. Послушайте, что говорит деревенский священник протопоп Аввакум. Послушайте человека, которого и подкуп царя Алексея Михайловича, и преследования патриарха Никона, и ссылки, и голод, и пытки, не сломили. Сидя голым чуть ли не в земляной яме, во вшах и холоде, он на маленьких листочках бумаги описал историю своей жизни, где, между прочим, есть и такие слова: «А все то у Христа-тово-света наделано для человеков, чтоб, упокояся, хвалу богу воздавал. А человек, суете которой уподобится, дние его, яко сень (тень), преходят; скачет, яко козел; раздувается яко пузырь; гневается, яко рысь; сьесть хощет, яко змея; ржет, зря на чюжую красоту, яко жребя; лукавует, яко бес; насыщаяся довольно, без правила спит; бога не молит; отлагает покаяние на старость и потом исчезает, и не _еем, камо отходит: или во свет ли, или во тму, – день коегождо явит…»
Жизнь так коротка, так ничтожно мала, а мы ее не ценим.
Не гневи Бога, человек! Хоть раз в году отложи свои дела и посмотри в лицо Господу своему.
Ты увидишь синеву неба, простор земли русской!
Ты увидишь чистые реки и голубые озера!
В конце концов, может быть, ты найдешь свой собственный валун, и ухнешь «бомбочкой» в чистые струи лесной реки, и, освеженный живительной прохладой, поймешь, что:
Нет там места злобе и жадности!
Там не надо лицемерить!
Там нечего украсть!
Там некому врать, и не перед кем изворачиваться!
Там не нужно покупать и продавать, делить и умножать!
Всему этому там нет места!
И если ты это поймешь, знай:
ОН КОСНУЛСЯ ТЕБЯ И ЗАГОВОРИЛ С ТОБОЙ!
Ведь как было бы хорошо, если бы до каждого из нас во всей своей силе дошла, наконец, истина, что:
Природа – это естественное откровение Божие!
Это тропка к духовному восхождению человека к Господу! Ведь она, получившая бытие свое от Отца нашего, есть ни что иное, как чудесным образом воплощенная во плоти мысль, указывающая нам путь к спасению грешных душ наших!
Подумай, чего ради ты небо-то коптишь? А?
Последний раз редактировалось Николай Борода 28 май 2006, 18:36, всего редактировалось 1 раз.
-
Не в сети
- Ветеран форума
- Сообщения: 162
- Зарегистрирован: 21 апр 2006, 16:43
Офигеть. Тут такая тема развита, а я этот топик только сегодня обнаружил.
to Gesha
По поводу Чернушенко. Обнаружил его справочник спустя год после выхода в свет. По Павелецкому направлению побывал практически на всех водоемах по этому справочнику. Мне удалось застать многие из прудов еще в том состоянии, как описывал их автор. За последние 5 лет реально изменилось очень многое. Прочти например про озеро Золотая вешка и посмотри на матчфишинге отчеты оттуда - плакать хочется. Но самое главное, знаю пару водоемов, которые по тем или иным причинам умерев(утрированно) после выхода этого справочника к прошлому году восстановились с гораздо большей силой. И пару лет назад узнал например водоем, описания которому нет не только в справочнике Чернушенко, но и просто я не знаю и не видел людей которые бы знали о его существовании. Посетил его в позапрошлом году ровно один раз и там был изловлен один хороший карась, один хороший подлещик и плотва. Находится он в 40-50 км от Москвы и являет собой довольно большой карьер. Почему о нем нет и не было нигде инфы - ума не приложу. Но на моей памяти это единственный пруд(карьер?) по моему направлению где я реально могу подтвердить факт наличия подлещика(Голубино и иные запруды на Северке - не в счет!).
to Рыбный
Увидел в начале топика, что ты интересуешься Карелией. Могу порассказать кое-чего про Выг озеро(проезд до ж/д станции Сегежи или Надвоицы и далее автобусом до поселка Валдай) - если интересно конечно. Правда не был в тех краях лет 5 но вряд ли там что-то поменялось.
to Gesha
По поводу Чернушенко. Обнаружил его справочник спустя год после выхода в свет. По Павелецкому направлению побывал практически на всех водоемах по этому справочнику. Мне удалось застать многие из прудов еще в том состоянии, как описывал их автор. За последние 5 лет реально изменилось очень многое. Прочти например про озеро Золотая вешка и посмотри на матчфишинге отчеты оттуда - плакать хочется. Но самое главное, знаю пару водоемов, которые по тем или иным причинам умерев(утрированно) после выхода этого справочника к прошлому году восстановились с гораздо большей силой. И пару лет назад узнал например водоем, описания которому нет не только в справочнике Чернушенко, но и просто я не знаю и не видел людей которые бы знали о его существовании. Посетил его в позапрошлом году ровно один раз и там был изловлен один хороший карась, один хороший подлещик и плотва. Находится он в 40-50 км от Москвы и являет собой довольно большой карьер. Почему о нем нет и не было нигде инфы - ума не приложу. Но на моей памяти это единственный пруд(карьер?) по моему направлению где я реально могу подтвердить факт наличия подлещика(Голубино и иные запруды на Северке - не в счет!).
to Рыбный
Увидел в начале топика, что ты интересуешься Карелией. Могу порассказать кое-чего про Выг озеро(проезд до ж/д станции Сегежи или Надвоицы и далее автобусом до поселка Валдай) - если интересно конечно. Правда не был в тех краях лет 5 но вряд ли там что-то поменялось.
-
Не в сети
- Участник
- Сообщения: 33
- Зарегистрирован: 28 апр 2006, 03:42
- Откуда: Жел-дор
-
Не в сети
- Ветеран форума
- Сообщения: 217
- Зарегистрирован: 03 апр 2006, 17:04
- Откуда: Подмосковье
-
Не в сети
- Гуру форума
- Сообщения: 510
- Зарегистрирован: 31 мар 2006, 20:40
- Откуда: Москва
-
Не в сети
- Ветеран форума
- Сообщения: 217
- Зарегистрирован: 03 апр 2006, 17:04
- Откуда: Подмосковье
-
Не в сети
- Постоянный участник
- Сообщения: 62
- Зарегистрирован: 17 апр 2006, 11:44
Эх, блин! Пропал Негодяй-Николай! Почти умер! Слился, гад, с природой, как хамелеон! Ни слуху, блин, ни духу!
Да тута я! никуда я не делся! Ну... немного, правда, слился. Рыбный-Валентин сразу все понял! Так это - хреново лето! Горячая пора! Можно мне пару-тройку дней в потолок посмотреть с мягкого дивана и рюмку другую коньячку опрокинуть за ваше здоровье?
Почему об этом спрашиваю? Потому-что за мной, друзья, должок. Помните, озерцо? Я там опять был. И не только там!
Да тута я! никуда я не делся! Ну... немного, правда, слился. Рыбный-Валентин сразу все понял! Так это - хреново лето! Горячая пора! Можно мне пару-тройку дней в потолок посмотреть с мягкого дивана и рюмку другую коньячку опрокинуть за ваше здоровье?
Почему об этом спрашиваю? Потому-что за мной, друзья, должок. Помните, озерцо? Я там опять был. И не только там!
-
Не в сети
- Участник
- Сообщения: 33
- Зарегистрирован: 28 апр 2006, 03:42
- Откуда: Жел-дор
Озерцо видать совсем махонькое,с спутника смотрел сьемку,есть несколько.Клещей не наловили?Грибы пошли там уже.Подберезовики 
-
Не в сети
- Ветеран форума
- Сообщения: 217
- Зарегистрирован: 03 апр 2006, 17:04
- Откуда: Подмосковье
-
Не в сети
- Участник
- Сообщения: 32
- Зарегистрирован: 05 апр 2006, 11:40
- Откуда: Новосибирск
-
Не в сети
- Участник
- Сообщения: 33
- Зарегистрирован: 28 апр 2006, 03:42
- Откуда: Жел-дор
-
Не в сети
- ФСБ форума
- Сообщения: 590
- Зарегистрирован: 01 апр 2006, 11:47
- Откуда: Москва
- Контактная информация:
-
Не в сети
- Постоянный участник
- Сообщения: 62
- Зарегистрирован: 17 апр 2006, 11:44
Друзья! Почитайте сегодня об охоте (это же почти рыбалка, только там мормышка и рыба, а здесь пуля и мясо), а завтра о рыбалке будет отрывок. Заодно и книгу втихушку отрекламирую. Вам развлечение, а мне финансовая польза и черный хлебушек. А то масло совсем уже не на что мазать.
Кстати. Очень много любопытного произошло за время моей отлучки. Возможно у меня будет свой сайт, где можно будет общаться на разные (не только рыбалка) темы, купить книги по туризму, в том числе, рыболовному и т. д. Будь у меня сейчас свой сайт я бы отправил вас по ссылке http://www.umora.ru/cont/342/114390274143342.wmv посмотреть как тупые пиндосы десант высаживают, а здесь я сделать этого не могу. Сайт ведь кивочный. Однако есть надежда, что охотничий отрывок пройдет т.к. книжка-то о Селигере. Путеводитель же? А у нас как раз тема соответствующая.
Николай Борода
Евгений Силкин
Селигер
Отрывок из главы "Кровавая поэзия охоты"
В давние времена, когда от удачной охоты зависела жизнь человека, вопросы морали, вероятнее всего, даже не приходили в голову. Но времена меняются, меняется и наше отношение к охоте. Когда от куска мяса добытого из-под ружья не зависит ничего, в голову начинают приходить совсем другие мысли. Многие, после долгих раздумий, убирают ружье подальше и уже не хотят заниматься ранее любимым делом.
Есть и другие охотники, которые пока ходят ноги, и, пока руки держат ружье, не изменяют любимому увлечению. Понять, и даже принять это можно. Азарт, в крови у мужчин! Но всегда, какими бы азартными мы не были, чувство сострадания к зверю, хоть краешком, но заденет сердце. Перед вами наш рассказ, в котором мы хотя бы попытались честно описать загонную охоту на лося.
И все-таки, как бы не было жалко зверя, но, общение с природой помноженное на азарт, делают охоту любимым увлечением очень многих. Да и занятие это не совсем безопасное. Буквально несколько дней назад раненый медведь подрал егеря. Хорошо, что рядом был напарник, и трагедии удалось избежать.
Декабрьский денек выдался на славу. Небо развиднелось, очистилось от хмари, и невыносимо яркое зимнее солнце поднялось над тихим застывшим лесом. Морозно. Два дня назад мела метель, завывал ветер, снег пригоршнями лепил в глаза, и об удачной охоте не могло быть и речи. На открытых пространствах след зверя заметало снежной поземкой, и невозможно было определить, где лось остановился на дневку. В такую погоду он мог вообще остаться на отстое, или, как говорят охотники, «на жирбе».
Мы стоим на номерах. Так называется стрелковая линия, вдоль которой выстраиваются соискатели трофея в ожидании выхода зверя. В лесу очень тихо. Освещенные зимним солнцем заснеженные ветви искрят алмазами, жгут глаза. Случайно тронешь ветку, и бриллиантовая россыпь с легким шумом падает к ногам.
В морозный солнечный день приозерный селигерский лес прекрасен. Пуховым легким снежком закрыты все изъяны. Там, где валялась отжившая свой век древесная кора, чернели мертвые сухие ветви сосен и елей, лежит свежий, нетронутый временем снег. Каких только цветовых оттенков в нем нет! Тень от деревьев, любое углубление, любая ямка, окрашены чистым синим цветом. Удивительно, как при изобилии синих, розовых, светло-зеленых, голубых, фиолетовых оттенков он умудряется быть кипельно-белым? Но это так. Он чистый и белый, как может быть идеально белым и чистым только свежий снег в морозный солнечный день. Сосновая кора на солнце горит янтарем, зелень еловых ветвей становится еще зеленее, насыщеннее и ярче. Во всем ощущается новизна. Зимний лес родился заново, и только для того, чтобы мы окунулись в эту удивительно свежую, морозную лесную сказку. Слушая, знакомый с детства, скрип молоденького снежка, в который раз думаешь: «Как хорошо!»
Наконец вдалеке послышались голоса загонщиков. Теперь уже не до природы, теперь все внимание туда, где, вполне вероятно, должен появиться гонимый окриками зверь. Сшибая мощной грудью шапки снега с молоденьких елок, сохатый, с шумом выдыхающий клубы пара из покрытых инеем ноздрей, на какое-то время остановится, повернет горбоносую, украшенную роскошными рогами голову в сторону загонщиков, и, прядя длинными ушами, начнет тихонько фырчать и прислушиваться. Поблескивая вороненым отливом, медленно поднимется к груди смертоносное оружие, указательный палец правой руки почувствует пружинную упругость холодного курка, и темно-коричневая, с пепельно-серым оттенком угловатая фигура лося превратится в центр Вселенной. Померкнет день, потухнет солнце и мир сожмется до траектории полета пули, где на одном конце охотник, а на другом – добыча. В учащенно бьющемся сердце нет ни жестокости, ни жалости, ни алчности, только упругая, как курок ружья уверенность, и непередаваемый азарт. «Сейчас, родной! Сейчас! В-о-о-т туда, под основание рогов, чу-уть правее глаза!»
Медленно, без рывка, палец надавит на курок, и, легко разрезая звонкий морозный воздух, сшибая по пути мелкие заснеженные ветки, бездушный, безразличный ко всему, кусок горячего смертельного свинца, признающий только траекторию полета, вонзится с характерным тупым ударом в настороженную голову ничего не подозревающего зверя, раздробит череп, и вместе с белыми острыми осколками кости вскипятит мозг лесного гиганта. Так и не успев испугаться, рухнет зверюга бездыханной горой теплого мяса на мерзлую землю. Тонкой струйкой, пульсируя в такт, по инерции работающему сердцу, потечет на крахмально белый девственный снег, красная, еще живая кровь.
Боже, ну сделай так, чтобы он вышел на меня! Ну что тебе стоит? Я не промахнусь! Я брошу курить, а выпивать буду только по субботам. Ну, что тебе стоит?
Бах! Бах! – раздаются глухие выстрелы где-то на фланге. Все! Окончена охота! Убили, или нет?
***
Короток зимний денек. Вот уже блеклое ленивое солнце коснулось макушек синеющего леса. Еще немного и голубые сумерки опустятся на заснеженные ели, окутают легкой прозрачной дымкой горизонт, померкнут яркие краски, и успокоенный лес начнет готовиться ко сну.
Загребая простреленной ногой легкий пушистый снег, широко, для равновесия, расставляя копыта, выбиваясь из последних сил, бредет, пошатываясь, раненый лось. Медленно, по капельке, из могучего организма уходит жизнь. Когда силы окончательно покидают слабеющее тело, он ложится теплым мягким брюхом в холодный снег и протяжно, по-человечески стонет. Светлая красная кровь сочится из простреленной ноги, но не это волнует его. Вторая пуля повредила брюшину, и теперь, вместе с черными сгустками на белый крахмальный снег течет содержимое кишечника. Это уже серьезно.
Но божья тварь не может знать, что такие ранения смертельны, и из последних сил борется за то, чтобы жить. Ему кажется, что он сможет уйти от преследователей, что затянутся раны, и он вновь будет здоров и могуч. Ему кажется, что он доживет до весны, до того времени, когда поднимется молодая трава, и на старых вырубках мощными сочными побегами будет зеленеть такой густой и вкусный иван-чай.
Он еще не знает, что уже никогда не встанет, и через минуту встретится взглядом с торжествующими глазами охотника. Прижмет уши лесной гигант, и последняя надежда оставит могучее тело. Невыразимая тоска на мгновенье промелькнет в коровьих глазах и вместе с оглушительным выстрелом наступит долгожданное облегчение и покой. Огромные глаза потухнут, подернутся посмертной пленкой, и уже ничто не будет отражаться в них. Ни боль, ни страх, ни надежда.
С этой секунды этот некогда могучий, по-своему изящный, грациозный и вольный зверь будет называться коротким и емким словом – мясо.
Кстати. Очень много любопытного произошло за время моей отлучки. Возможно у меня будет свой сайт, где можно будет общаться на разные (не только рыбалка) темы, купить книги по туризму, в том числе, рыболовному и т. д. Будь у меня сейчас свой сайт я бы отправил вас по ссылке http://www.umora.ru/cont/342/114390274143342.wmv посмотреть как тупые пиндосы десант высаживают, а здесь я сделать этого не могу. Сайт ведь кивочный. Однако есть надежда, что охотничий отрывок пройдет т.к. книжка-то о Селигере. Путеводитель же? А у нас как раз тема соответствующая.
Николай Борода
Евгений Силкин
Селигер
Отрывок из главы "Кровавая поэзия охоты"
В давние времена, когда от удачной охоты зависела жизнь человека, вопросы морали, вероятнее всего, даже не приходили в голову. Но времена меняются, меняется и наше отношение к охоте. Когда от куска мяса добытого из-под ружья не зависит ничего, в голову начинают приходить совсем другие мысли. Многие, после долгих раздумий, убирают ружье подальше и уже не хотят заниматься ранее любимым делом.
Есть и другие охотники, которые пока ходят ноги, и, пока руки держат ружье, не изменяют любимому увлечению. Понять, и даже принять это можно. Азарт, в крови у мужчин! Но всегда, какими бы азартными мы не были, чувство сострадания к зверю, хоть краешком, но заденет сердце. Перед вами наш рассказ, в котором мы хотя бы попытались честно описать загонную охоту на лося.
И все-таки, как бы не было жалко зверя, но, общение с природой помноженное на азарт, делают охоту любимым увлечением очень многих. Да и занятие это не совсем безопасное. Буквально несколько дней назад раненый медведь подрал егеря. Хорошо, что рядом был напарник, и трагедии удалось избежать.
Декабрьский денек выдался на славу. Небо развиднелось, очистилось от хмари, и невыносимо яркое зимнее солнце поднялось над тихим застывшим лесом. Морозно. Два дня назад мела метель, завывал ветер, снег пригоршнями лепил в глаза, и об удачной охоте не могло быть и речи. На открытых пространствах след зверя заметало снежной поземкой, и невозможно было определить, где лось остановился на дневку. В такую погоду он мог вообще остаться на отстое, или, как говорят охотники, «на жирбе».
Мы стоим на номерах. Так называется стрелковая линия, вдоль которой выстраиваются соискатели трофея в ожидании выхода зверя. В лесу очень тихо. Освещенные зимним солнцем заснеженные ветви искрят алмазами, жгут глаза. Случайно тронешь ветку, и бриллиантовая россыпь с легким шумом падает к ногам.
В морозный солнечный день приозерный селигерский лес прекрасен. Пуховым легким снежком закрыты все изъяны. Там, где валялась отжившая свой век древесная кора, чернели мертвые сухие ветви сосен и елей, лежит свежий, нетронутый временем снег. Каких только цветовых оттенков в нем нет! Тень от деревьев, любое углубление, любая ямка, окрашены чистым синим цветом. Удивительно, как при изобилии синих, розовых, светло-зеленых, голубых, фиолетовых оттенков он умудряется быть кипельно-белым? Но это так. Он чистый и белый, как может быть идеально белым и чистым только свежий снег в морозный солнечный день. Сосновая кора на солнце горит янтарем, зелень еловых ветвей становится еще зеленее, насыщеннее и ярче. Во всем ощущается новизна. Зимний лес родился заново, и только для того, чтобы мы окунулись в эту удивительно свежую, морозную лесную сказку. Слушая, знакомый с детства, скрип молоденького снежка, в который раз думаешь: «Как хорошо!»
Наконец вдалеке послышались голоса загонщиков. Теперь уже не до природы, теперь все внимание туда, где, вполне вероятно, должен появиться гонимый окриками зверь. Сшибая мощной грудью шапки снега с молоденьких елок, сохатый, с шумом выдыхающий клубы пара из покрытых инеем ноздрей, на какое-то время остановится, повернет горбоносую, украшенную роскошными рогами голову в сторону загонщиков, и, прядя длинными ушами, начнет тихонько фырчать и прислушиваться. Поблескивая вороненым отливом, медленно поднимется к груди смертоносное оружие, указательный палец правой руки почувствует пружинную упругость холодного курка, и темно-коричневая, с пепельно-серым оттенком угловатая фигура лося превратится в центр Вселенной. Померкнет день, потухнет солнце и мир сожмется до траектории полета пули, где на одном конце охотник, а на другом – добыча. В учащенно бьющемся сердце нет ни жестокости, ни жалости, ни алчности, только упругая, как курок ружья уверенность, и непередаваемый азарт. «Сейчас, родной! Сейчас! В-о-о-т туда, под основание рогов, чу-уть правее глаза!»
Медленно, без рывка, палец надавит на курок, и, легко разрезая звонкий морозный воздух, сшибая по пути мелкие заснеженные ветки, бездушный, безразличный ко всему, кусок горячего смертельного свинца, признающий только траекторию полета, вонзится с характерным тупым ударом в настороженную голову ничего не подозревающего зверя, раздробит череп, и вместе с белыми острыми осколками кости вскипятит мозг лесного гиганта. Так и не успев испугаться, рухнет зверюга бездыханной горой теплого мяса на мерзлую землю. Тонкой струйкой, пульсируя в такт, по инерции работающему сердцу, потечет на крахмально белый девственный снег, красная, еще живая кровь.
Боже, ну сделай так, чтобы он вышел на меня! Ну что тебе стоит? Я не промахнусь! Я брошу курить, а выпивать буду только по субботам. Ну, что тебе стоит?
Бах! Бах! – раздаются глухие выстрелы где-то на фланге. Все! Окончена охота! Убили, или нет?
***
Короток зимний денек. Вот уже блеклое ленивое солнце коснулось макушек синеющего леса. Еще немного и голубые сумерки опустятся на заснеженные ели, окутают легкой прозрачной дымкой горизонт, померкнут яркие краски, и успокоенный лес начнет готовиться ко сну.
Загребая простреленной ногой легкий пушистый снег, широко, для равновесия, расставляя копыта, выбиваясь из последних сил, бредет, пошатываясь, раненый лось. Медленно, по капельке, из могучего организма уходит жизнь. Когда силы окончательно покидают слабеющее тело, он ложится теплым мягким брюхом в холодный снег и протяжно, по-человечески стонет. Светлая красная кровь сочится из простреленной ноги, но не это волнует его. Вторая пуля повредила брюшину, и теперь, вместе с черными сгустками на белый крахмальный снег течет содержимое кишечника. Это уже серьезно.
Но божья тварь не может знать, что такие ранения смертельны, и из последних сил борется за то, чтобы жить. Ему кажется, что он сможет уйти от преследователей, что затянутся раны, и он вновь будет здоров и могуч. Ему кажется, что он доживет до весны, до того времени, когда поднимется молодая трава, и на старых вырубках мощными сочными побегами будет зеленеть такой густой и вкусный иван-чай.
Он еще не знает, что уже никогда не встанет, и через минуту встретится взглядом с торжествующими глазами охотника. Прижмет уши лесной гигант, и последняя надежда оставит могучее тело. Невыразимая тоска на мгновенье промелькнет в коровьих глазах и вместе с оглушительным выстрелом наступит долгожданное облегчение и покой. Огромные глаза потухнут, подернутся посмертной пленкой, и уже ничто не будет отражаться в них. Ни боль, ни страх, ни надежда.
С этой секунды этот некогда могучий, по-своему изящный, грациозный и вольный зверь будет называться коротким и емким словом – мясо.